Осенняя молитва с купюрами

Вечное слепое одиночество с каждым сентябрем толчками подходит к горлу и застывает в глазах прохожих и улыбках детей.

Дети не знают, что такое смерть, следовательно они бессмертны. Взрослые слишком хорошо ее изучили, значит, их уже нет. Остаемся рядом с одиночеством смерти, после которого только – пустота, – мы одни.

Осенью пальцы души утончаются и дрожа звенят в воздухе, как стеклярус японских занавесок. Они чувствуют приближение того, о чем шепчет на ухо морская раковина, чего напоминанием является потрескивание ночных травяных кузнечиков в трубке сломаного телефона. Пальцы чувствуют то, что по ночам приходит в вашу комнату, мягко подкрадывается к кровати и прыгает вам в сердце. И укладывается там, как смешно и неловко укладывается в кресле маленький серый котенок.

Утонченные и хрупкие пальцы осенней души проникают туда, где находится оно. Там, где море и небо, и домики на берегу, и ветер, целующий паруса, и гудящие струны такелажа, и цель впереди.

Но ты возвращаешься назад. Душа уже ничего не чувствует, все это придумано тобой. Но не для тебя. Не для меня.

Прощания с собой...

Сколько лет я уже не встречал себя...

Осень. Свет ночных фонарей сменил окраску, в воздухе – предначертанье снежных звезд. По-детски удивленные и незримые глаза коченеющей земли, как последнего успокоения, просят откровения зимы. Которая непобедимо сострадает ей, глядя из-за озерного тумана.

Осенью от меня отделяюсь я и улетаю туда – далеко-далеко, к морю и к нераскрытым странам. А я остаюсь здесь. Каждую осень от меня отлетаю новый я. Мне прежнему из всех меня повезло меньше всех.

Последние купания в озере, последние походы в лес у атомной станции, последние сигареты раскуриваются нами на холодном ветру прежде, чем нам разойтись в разные стороны на перекрестке у «Блинной», последние взгляды на окна.

Прощания с собой...

Прощания с тем, кем я был до того, как стал кем-то...

Это похоже на таяние первого снега – еще один вдох тепла из окружающего мира прежде, чем – совсем.

«Кораблик детства уходит в детство...», «Голубятня в Орехове...», «Святой наив...», «...умираю я, разбитый на роты, уничтожаемые поодиночке...».

Семилетний ребенок в темно-синей школьной форме с рельефными пуговками по 10 копеек, с ранцем в руках, на котором нарисованы Слоненок и Мяч, двор школы N 56, Верх-Нейвинск, год 1983. Кажется, Земля.

Надвигающаяся зима дует мне в ноги, припадает к моему окну мокрым листом и жалеет меня с высоты своего сострадания. Я улетаю – пускай, ведь я прежний остаюсь, и со мной можно сделать все, что угодно. Я уже здесь.

Прощания с собой...

Прости меня за всех меня, прости меня за то, что я прощаюсь. И... до свидания.

Сентябрь 1995