Последнее чудо Вячеслава Анохина

Этот ролик на Ютубе был не совсем обычным. Судя по описанию под видео, он был чем-то вроде режиссерской версии, если так можно сказать о недорезанной записи с ток-шоу телеканала «Спас». Он лежал на личном канале какого-то их студийного работника с парой десятков подписчиков, и я добрался до него спустя год после того, как закрутилась вся эта история с Анохиным.

Я заметил, что найденная версия анохинского ролика на полторы минуты длиннее тех, что я видел до сих пор. В этот момент я почувствовал, что, возможно, сейчас, именно сейчас получу ответы на вопросы, которые задаю себе столько времени, сколько себя помню. Вопросы про мою странную пустую жизнь, которая всегда казалась мне ненастоящей и даже — временами я чувствовал именно это — никогда не существовавшей. Ни после эмиграции в Германию, ни тем более до. Особенно теперь, в мои сорок с лишним лет, когда впереди осталось еще меньше, чем было позади.

Я отодвинул ногой пластиковую мусорную корзину, заполненную смятыми желтыми стикерами, развернул видео на полный экран и подался вперед, почти уткнувшись лицом в монитор, чтобы в очередной раз следить за каждым словом и движением Анохина, которые я и без того уже знал наизусть.

— Добро пожаловать в студии телеканала «Спас» на очередном выпуске программы «Не верю!» — говорит в камеру общего вида этот их немного странный ведущий по имени Константин, еще довольно молодой, но с залысиной надо лбом, которую прикрывают редкие волосы, притекающие сюда с затылка, — Сегодня мы пригласили к нам интереснейших собеседников, которые, возможно, помогут нам разобраться в том, почему одни люди верят в Бога, а другие подвергают его существование сомнению. Итак, в студии: эволюционный биолог, кандидат биологических наук, лауреат премии «Просветитель» и известный популяризатор науки Александр Панчин.

— Здравствуйте, — говорит Александр Панчин, сидящий слева от зрителей.

Камера номер два показывает его большие губы, крупный нос, кривовато сидящие очки, смешную челку.

— … и писатель-мистик, теолог, философ и публицист Вячеслав Анохин.

— Добрый вечер, — говорит Вячеслав Анохин, сидящий справа.

Третья камера хватает Анохина за мушкетерскую бородку, зачесанные назад черные волосы и глаза с прищуром Олега Янковского.

— Александр, — ведущий обращается к Панчину. — Я ознакомился с некоторыми вашими работами и высказываниями, пропагандирующими, можно так сказать, науку. Но в них я уловил некую попытку разоблачить религию. Скажите, чем вам так мешает религия?

— Я просто пытаюсь придерживаться некоторых стандартов мышления, — начинает Панчин. — Для меня нет принципиальной разницы между религией и астрологией, хиромантией или какими-то верованиями в магические ритуалы карго-культа. Не потому, что одинаковы предметы их веры — как раз предметы веры могут сильно отличаться друг от друга. А потому, что те аргументы, которыми пользуются сторонники всех этих, скажем так, ненаучных направлений мысли очень схожи. Хотя на самом деле, мои претензии даже не столько к верованиям как таковым, сколько к тому, что возникает некая имитация знания там, где этого знания нет, и внедрение этого псевдознания в самые разные сферы нашего общества, начиная от образования и заканчивая медициной.

— Вячеслав, — прерывает Панчина ведущий. — Что вы на это возразите?

Анохин медленно откидывается в высоком неудобном кресле, дотрагивается пальцами правой руки до лба и виска, как будто отдает честь, и улыбается своей загадочной улыбкой.

— Что я могу на это возразить? Я могу ответить только, что полностью согласен с Сашей. — он разводит руками. — Александр, простите, я ведь могу вас так называть?

— Да, конечно, — Панчин тоже начинает улыбаться. — Ну и... я, конечно, очень рад, что вы со мной полностью согласны. Давайте пожмем друг другу руки и довольные разойдемся по домам.

Анохин еще секунду продолжает улыбаться, а затем обращается к ведущему:

— Во-первых, я, наверное, должен и перед вами, и перед вашим каналом извиниться за то, что невольно ввел вас в заблуждение. Я чувствую себя немного не в своей тарелке, вернее, скажем так: чувствую себя немного мошенником, что мне, поверьте, крайне неприятно. Во-вторых, Саша, — Анохин подается в кресле вперед в сторону Панчина. — Я очень рад тому, что мне удалось встретиться здесь именно с вами, мне ужасно нравитесь вы, и мне нравится то, что вы делаете, как вы разоблачаете ипостаси лженауки — хиромантию, гороскопы, карты таро и память воды. Хотя, если честно, мне иногда кажется, что в нашей стране это похоже на каплю в море. Слишком много у нас бабушек, верящих в домовых и в заговоренные наклеечки на мобильные телефоны, которые спасут их от радиации из космоса. А почти в каждой девочке с детства, вот прямо сейчас, в этот момент, воспитывается такая же бабушка. Ну и с мальчиками, конечно, дела не лучше.

— Но это не значит, что не нужно бороться, — Панчин воодушевленно поправляет на носу очки. — Джордано Бруно тоже в свое время был одним из немногих, но его борьба дала свои плоды!

— Несомненно, Саша, несомненно! Уже одно то, что мы с вами беседуем на телеканале «Спас», а после окончания программы ведущий не отправит нас обоих на костер, уже есть большая заслуга Бруно и науки вообще.

Ведущий смеется, немного нервно и, кажется, с сожалением — и говорит:

— Вячеслав, и все-таки, правильно ли я понимаю, что вы хоть и не верите в домовых и гороскопы, но все-таки как профессиональный теолог верите в Бога?

— Давайте для начала разберемся с терминами, это важно. Мне кажется, что именно в этом загвоздка. У меня все-таки нет именно теологического образования, я философ и религиовед, это немножко другое. Хотя я и изучал учение о грехе и зле, но я не заканчивал семинарию. При этом да, я верю в возможность существования бога. Эту возможность сложно было бы отрицать, потому что нельзя проверить. Хотя, если быть совершенно точным, я верю не в бога, а в чудеса.

— Ого! — вскрикивает Панчин. — То есть мы возвращаемся к домовому?

— Напротив! — парирует Анохин. — Домовых не существует.

— Но, если вы верите в чудеса, вы должны быть последовательны и признать и существование домовых, и истинность астрологии! — настаивает Панчин.

Тут снова ввязывается ведущий:

— Вячеслав, и все-таки, с вашего позволения мы сейчас определим полюса нашей дискуссии. Расставим, так сказать, фигуры на шахматной доске. Вот вы — религиовед, писатель, у которого в каждом произведении присутствует сверхъестественное. Вы просто не можете не верить в Бога! Будь иначе, все ваше писательство было бы неискренне и попросту лицемерно. Я прав?

Анохин хмурится, и по каждой складке его знакомого мне, как дежавю, лица становится заметно, насколько он оскорблен замечанием ведущего. Я почти на физическом уровне снова чувствую одновременно обиду за Анохина и стыд за ведущего. Я сам бы, например, со свойственной мне прямотой просто дал ему в нос. Но Анохин вместо этого говорит:

— Вы знаете, мне сейчас показалось, будто откуда-то дохнуло дымом с костра. Давайте сделаем так. Мы с Александром пока побеседуем, а вы будете молчать, пока я вас о чем-нибудь не спрошу. Писатель как человек может верить во что угодно и писать при этом все, что ему угодно. Более того, одно с другим может быть совершенно никак не связано. Впрочем, как и понятия «бог» и «чудеса».

Ведущий округляет глаза и замолкает. В стандартной версии ролика в этом месте пропуск, но сейчас камера целую секунду показывает его испуганные глаза. Затем эта добавочная секунда проходит. Панчин, удивленно улыбаясь, смотрит сначала на Анохина, потом на ведущего, но тут же в запале спрашивает:

— Так что мы делаем с домовым?

Анохин отвечает:

— Да черт с ним, с домовым. Лучше ответьте мне, Саша, на такой вопрос. Что бы вы сделали, если бы встретили человека, который может творить чудеса?

— Я бы пригласил его на тест Премии имени Гарри Гудини, в экспертный совет которой я вхожу. Каждый человек, который утверждает, что обладает некими сверхъестественными способностями, и готов это доказать, может прийти к нам и продемонстрировать свои способности. Если этот человек в ходе теста с использованием так называемого двойного слепого метода докажет, что действительно умеет творить чудеса — хотя бы одно чудо, — мы тут же выплатим ему один миллион рублей.

— Звучит заманчиво! И к вам может прийти действительно любой человек?

— Да, конечно. Он может называть себя экстрасенсом, потомственным ведьмаком, тарологом, астрологом, да хоть космоэнергетом! Главное, чтобы он мог сформулировать результат своего чуда, который был бы проверяем. Например, найти деньги в одной из закрытых коробок или отделить фотографии живых людей от фотографий людей умерших.

— Какие-то это ненастоящие чудеса, — говорит Анохин, поморщившись. — Саша, хотите, я покажу вам настоящее чудо?

— Конечно, хочу!

Анохин секунду размышляет, смотрит в сторону камеры общего вида и привстает с кресла.

— Можно мне небольшой листок бумаги и ручку, пожалуйста.

Люди, к которым он обращался, находятся за кадром, но судя по взглядам Анохина и Панчина, за пределами видимости камер начинается какое-то движение, кто-то ходит туда-сюда и ищет потребовавшийся реквизит. Наконец в видимую часть студии выбегает длинноногая девушка с волосами, стянутыми в хвостик, и, стесняясь, вручает Анохину шариковую ручку и маленький желтый стикер семьдесят шесть на семьдесят шесть миллиметров — от компании «OfficeBoy», известной теперь на весь мир.

— К сожалению, только такой, других не нашли.

— Очень хороший листок, — говорит Анохин. — Вполне подходит, спасибо вам большое.

После чего он передает ручку и листок Панчину.

— Напишите на нем что-нибудь. Или нарисуйте. Я отвернусь.

Анохин разворачивает кресло-табурет, садится на него и отворачивается в сторону. Панчин в это время, держа листок на коленке, делает несколько штрихов, задумывается, что-то добавляет и затем сворачивает листочек вчетверо.

— Готово.

— Прекрасно! — Анохин, громыхнув креслом, снова поворачивается к Панчину. — Можно теперь этот листочек мне, пожалуйста.

Он берет маленький желтый квадратик, показывает его сначала Панчину, потом в камеру, после чего зажимает его на секунду в кулаке, слегка взмахивает рукой и снова раскрывает кулак. Листочка там уже нет.

— Листок пропал! — заявляет Анохин.

Панчин смеется. На что Анохин тоже начинает улыбаться и говорит:

— Да, выглядит, может быть, не очень убедительно. Но вот в чем штука. Самые настоящие чудеса происходят иногда на наших глазах и кажутся бессмысленной и неинтересной ерундой. Но при этом они и есть самые настоящие.

— Вячеслав, вы же понимаете, что это не дотягивает до уровня домового!

— Да, Саша, сейчас мы вернемся к листочку, но позвольте мне сначала сказать об одной важной для меня вещи. Как-то несколько лет назад я положил флешку со своим рассказом в нагрудный карман и поехал в редакцию одного журнала. Приезжаю, лезу в карман, а флешки нет. Я обыскал все карманы и сумку — нет и все! И только уже переговорив с редактором и собравшись ехать назад, я, к счастью, додумался представить себе — и тут главное, очень наглядно себе представить, — что флешка все-таки лежит в нагрудном кармане. Полез — и точно — достал ее и отдал редактору. Собственно, именно в этот момент я и задумался в первый раз по-настоящему о чудесах. А еще о природе существования или несуществования вещей. Где была флешка во время разговора с редактором? Нагрудный карман — это ведь не чемодан, в нем сложно что-то потерять. Может быть, флешка какое-то время просто не существовала? Или перенеслась в иной мир? Или на время стала каким-нибудь другим предметом? По всей видимости, вещи иногда, хоть и редко, начинают жить собственной жизнью. Или не жить. Не существовать. Этой механики я не понимаю. Но я точно знаю, что я смог создать флешку заново. Я ее сотворил. Возможно, собрал из атомов воздуха вокруг. Или все-таки просто вернул оттуда, где вещи и мысли прячутся от нас, пока не придет их срок. Вот так и сейчас, Саша, листочка, на котором вы что-то написали, в данный момент в этой студии не существует.

— Но Вячеслав, это ведь даже не фокус, листок просто у вас в рукаве.

— Хорошо, — Анохин вдруг становится серьезным. — Пусть он будет у меня в рукаве. — Он поднимает руку и проводит ей в воздухе. — Но сейчас я только что создал точно такой же листок в кармане ваших джинсов. Проверьте, пожалуйста.

Панчин встает с кресла, засовывает руки в карманы и удивленно вытаскивает желтый квадратик.

— Мамочки! — восклицает он, смеясь и снова усаживаясь. — А вот это уже отличный фокус!

— Это не фокус.

— Что значит, не фокус? — Панчин разворачивает сложенный вчетверо стикер и разглядывает его. — Ну да, это он. Тот самый листок. Как вы это сделали?

— Саша, вы же только что сказали, что листок у меня в рукаве.

— Я ведь не знал, что вы еще и фокусник!

— Но листок правда у меня в рукаве.

— Покажите!

Анохин левой рукой вытаскивает из рукава правой руки желтый стикер и передает Панчину. Панчин раскрывает второй сложенный вчетверо стикер и начинает сравнивать.

— Что за черт? Они одинаковые. Я не понимаю. Я же специально вот здесь сделал незаметную вмятинку ногтем. А теперь она на обоих листках. Вячеслав, вы меня пугаете.

— То есть, встретив человека, который может творить чудеса, вы бы испугались?

— Нет. То есть, да. Возможно. Но как вы умудрились все это скопировать?

— Я не копировал. Честно говоря, я до сих пор не знаю, что вы там написали и где ставили вмятинки. Я просто создал этот листок. Один и тот же листок два раза. Могу и третий, если угодно. Вот вы, Константин! — Анохин обращается к ведущему. — Помогите нам. Достаньте из правого кармана ваших брюк листочек. И скажите уже что-нибудь.

Ведущий испуганно лезет в карман и, сморщившись, достает стикер.

— Я не знаю, как он у меня оказался. — Бедный ведущий чуть не плачет. — Что это за бесовщина? Объясните нам!

Анохин машет на него рукой и говорит:

— Ладно, помолчите еще.

И ведущий снова замолкает, округлив глаза и открыв рот. По его раскрасневшимся щекам начинают катиться слезы. В стандартной версии это снова вырезано. Но я не вижу здесь ничего, что можно было бы расценить как знак или важную деталь, имеющую смысл именно для меня. Хотя это, конечно, и забавно.

Смена ракурса. Панчин выхватывает из руки ведущего третий листок и бросается сравнивать все три.

— Они все одинаковые! Просто идентичные!

— Разумеется! — Анохин разводит руками.

— Но они прямо совсем-совсем одинаковые! Вот тут у меня ручка проколола бумагу, когда я писал. И на всех листках здесь дырка!

— Я ведь вам, Саша, уже пять минут пытаюсь сказать, что это один и тот же листок. А вы все еще хотите уличить меня в ловкости рук. Я достаточно неловкий человек, чтобы заниматься фокусами.

— Что вы еще можете? — жадно спрашивает Панчин. Вторая камера показывает, как в его руках дрожат листочки.

— Хотите, с потолка упадет ровно то количество листков, сколько сейчас человек в этой студии?

— Давайте!

Общий вид: сверху, кувыркаясь в воздухе, на пол в центр студии слетает маленький листопад. Панчин бросается к нему. Ведущий трусит следом. Из-за общей камеры туда же, в центр помещения, не выдержав, выбегают девушка с хвостиком и режиссер. Они вчетвером начинают собирать стикеры и прикладывать их друг к другу. Девушка начинает их считать. В поле видимости общей камеры выходит ассистент оператора и, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, пытается произвести подсчет людей в помещении. У них, как всегда, не сходится, но это никому не кажется важным. Панчин встает с колен посреди зала, держа в руках десяток стикеров, и в недоумении говорит:

— Кажется, премии имени Гарри Гудини придется выдать миллион рублей тому, кто найдет отличие в этих листках.

В этот момент он особенно похож на маленького небритого мальчика.

Обычно далее тоже идет пропуск, но здесь лишнее снова осталось невырезанным. В центре студии откуда ни возьмись оказывается человек десять, и все они сравнивают желтые листочки, смотрят их на просвет, и кто-то даже нюхает. Наблюдая этот хаос, я вдруг понимаю, что в это время Анохин на заднем плане, как Мефистофель, спокойно сидит в своем кресле и смотрит прямо на меня.

То есть он, конечно, смотрит в камеру общего вида, но я-то смотрю именно через нее. Наши взгляды встречаются на несколько длинных секунд, но я все равно, все равно ничего не понимаю. Что он хочет мне показать? И хочет ли вообще? А может быть, не мне, а совсем другому человеку? Но тогда для чего здесь я? Почему я вот уже год почти не сплю и ищу в интернете все, что касается Анохина и его внезапного исчезновения сразу после съемок программы «Не верю!»? Почему я раз за разом пересматриваю в Ютубе ролики с этим ток-шоу, пытаясь все это как-то связать с моим собственным одиноким существованием, в котором, по большому счету, нет ни настоящего, ни прошлого?

Смена ракурса. Вторая камера. Панчин садится в свое кресло.

— Скажите, Вячеслав, только честно. Это какая-то мистификация по договоренности с каналом?

— Нет, Саша, — говорит Анохин. — Обыкновенные чудеса и никакого мошенничества.

— Я этого не понимаю.

— Я тоже. Но если вы хотите совсем уж чуда без возможности обмана, то вот вам последняя вишенка на тортик. Прямо сейчас, когда я говорю эти слова, на каждого, кто будет смотреть эту передачу в записи, с потолка упадет такой же листок.

Анохин замолкает.

Я, не глядя, привычным жестом ловлю над головой желтый стикер, сминаю его в кулаке и бросаю в уже полную мусорную корзину.

— Я ничего не вижу, — говорит Панчин.

— Конечно, не видите, — говорит Анохин. — Ведь вы с этой стороны экрана. Посмотрите завтра запись передачи, и все станет на свои места.

Девушка с хвостиком спрашивает:

— А если посмотреть послезавтра?

— Да хоть через год.

— Всегда-всегда?

— Я думаю, да.

— А если вы, ну... умрете? — спрашивает она.

— А вот этого я еще не проверял, — отвечает Анохин. — Хотя идея интересная.

— Нет-нет, — говорит Панчин. — Это лишнее.

Но Анохин продолжает:

— В действительности, это был бы хороший научный эксперимент, который я давно мечтаю поставить. Что происходит с чудом после смерти чудотворца? В сказках, например, страшный замок разваливается, а чары рассеиваются...

— Вячеслав, — перебивает его Панчин. — А у вас есть замок?

Тот смеется.

— Нет, у меня есть квартира на Новом Арбате. Но я заработал на нее книгами. Вообще, я боюсь делать большие чудеса. Мне все время кажется, что если что-нибудь создать, то где-нибудь что-нибудь убудет. Причем совершенно неизвестно, где. Дай бог, если в созвездии Ориона. А вдруг в соседнем доме? Что случится, например, если создать гору в Подмосковье? Я даже боюсь предположить, что произойдет с тектоническими плитами планеты.

— А вы уже создавали что-то, что вам пришлось потом исправлять? — спрашивает девушка с хвостиком.

— Да. Был такой случай. Сейчас расскажу. Однажды один приятель предложил мне поехать в лес и пострелять там из арбалета. Он работал в слесарной мастерской и сделал себе самый настоящий средневековый арбалет по чертежам из интернета. И вот поехали мы в лес, нашли полянку, расставили банки из-под пива и начали стрелять. Я даже, как ни странно, неплохо попадал по банкам, хотя, как я уже говорил, я достаточно неловкий человек. Наверное, арбалет был просто очень хороший. Но в какой-то момент, когда приятель передал мне заряженный арбалет, я принял его как-то неудачно, и он у меня выстрелил. Тяжелая металлическая стрела полетела куда-то к верхушкам деревьев, и я вдруг, за одно мгновение, на каком-то бессознательном уровне, создал чудо. Я приказал стреле лететь до тех пор, пока она сама не найдет свою жертву.

— И нашла? — спрашивает Панчин.

— Вот этого я и не знаю. Но на следующее утро я испугался того, что натворил. И решил быть осторожнее в этих делах. Больше ничего такого, что может привести к нехорошим последствиям.

— А вы не попробовали просто приказать стреле упасть?

— В этом-то и штука. Как бы вам объяснить... Я ведь не знал тогда, нашла ли стрела уже свою жертву. Поэтому не мог совсем отменить чудо. Но на всякий случай я мог его подкорректировать. И вот, я подкорректировал так, что стрела найдет свою жертву среди очень плохих людей, но при этом спасет жизнь хорошего человека.

— То есть эта стрела, может быть, еще летает где-то среди нас? — восклицает девушка с хвостиком.

— Я этого не знаю, но вполне возможно.

— Ужас какой! — Девушка обхватывает себя руками за плечи. — Какой ужас!

— Вы правы. Поэтому я стараюсь вообще не делать чудес. Чем дальше, тем меньше. Мало ли к чему все это может привести. И поэтому вот этих наших игр с листочками на сегодня тоже достаточно.

Девушка становится на колени посреди студии и закрывает лицо сложенными в лодочку ладонями. Остальные работники канала в растерянности по одному выходят из кадра. Ведущий сидит на полу и молча раскачивается из стороны в сторону. Анохин, задумавшись, сидит в кресле. Панчин тоже молчит и дрожащими пальцами складывает стикеры в аккуратную стопочку, еще не зная, что точно такие желтые стикеры фирмы «OfficeBoy» в ближайшие месяцы появятся в каждом доме, что телеканал «Спас» распродаст стикеры, собранные в студии, на аукционе, а Русская православная церковь сначала объявит их вредоносным колдовством, а уже через три месяца расставит в храмах телевизоры, транслирующие передачу с Анохиным под проповеди священников. Собранные и купленные в церкви стикеры будут прикладывать к болячкам и приклеивать к мобильным телефонам, настаивать на них воду и водку, заряжать от них ауру, есть на обед и класть под подушку. И то же самое будут делать и проповедовать экстрасенсы, ведьмаки и космоэнергеты. И никто не будет видеть издевки или нелогичности в том, что на каждом стикере синей шариковой ручкой будет написано «Чудес не существует». Скорее даже, наоборот.

Наконец Анохин поднимает глаза и говорит:

— Пора, наверное, как-то закругляться. — Третья камера показывает крупно его уставшее лицо. — Вообще со всеми этими делами закругляться. Я давно уже об этом думаю...

Затем он окликает ведущего:

— Константин! Константин! Скажите что-нибудь!

Ведущий медленно встает, подходит к своему креслу и говорит:

— Спасибо. Большое спасибо, Вячеслав.

И вот на этом месте ролик обычно заканчивается. Но сейчас запись идет дальше. Ведущий продолжает:

— Но я не могу. Мне нечего сказать.

Он поворачивается и медленно уходит из поля видимости камеры.

Я в напряжении сжимаю и разжимаю пальцы на обеих руках, стараясь не моргать, чтобы ничего не пропустить.

Панчин, точно так же не мигая, смотрит куда-то вверх, на его лбу под мокрой челкой жирно блестят капли пота.

Анохин встает со своего кресла, поворачивается вполоборота и на глазах камер превращается в другого человека. Меняются его рост, цвет волос, одежда, лицо. Я чувствую, как в одну секунду вся моя кожа покрывается мурашками и каждый волосок встает дыбом. Анохин уходит из студии вслед за ведущим, и запись обрывается, но за мгновение до этого я понимаю — и от этого понимания мне становится жутко до спазма в животе, а вся моя прошедшая до этого момента жизнь начинает пульсировать и вдруг лопается, как кровеносный сосудик в глазу, — я понимаю, что вижу на экране уже не его, не писателя и чудотворца Вячеслава Анохина, а самого себя.

2020